Сапожникова Екатерина.
г. Заречный, Пензенская область.
Поездка «Золотое кольцо России».
25-27.09.2020.

Рассказ "Старый друг лучше новых двух".

– Чух-чух-чух, – напевают колеса, постукивая по клавишам рельсов.
– Шарк-шарк-шарк, – дополняя многоколесный хор, шепчутся в проходах чьи-то дырявые тапки, то и дело снующие в седеющей темноте.
– Кхе-кхе-кхе, – финальным аккордом грохочет пузатая скала на верхней полке. Раскатистый бас сотрясает душный воздух, рябью ползет по глади устаканившейся тишины. Та трескается и мелкой крошкой осыпается в уши разбуженным и недовольным слушателям, чьи кислые мины тотчас высовываются из своих нор, устремляя на негодника испепеляющие взгляды.
В вагоне наступает утро.
Любопытные лучи солнца заглядывают в окна и глаза дремлющим пассажирам. Особа на верхней полке морщится кислее выжатого лимона и, не желая спросонья сражаться со сверкающими шалунами, приподнимает тяжелые веки, а затем лениво потягивается после тяжелой, бессонной ночи – неизменной спутницы странствующих поездов.
Кажется, утро не задалось.
Не без труда преодолев силу притяжения подушки, черноволосая макушка выныривает из-под тонкого покрывала, больно ударяется о крышку консервной банки на колесах, сдавленно ойкает, шипит и прячется обратно. Чей-то неугомонный будильник напоминает о скором прибытии, заставляя пунцовые носки в горошек свеситься с верхней полки и спуститься на землю, утянув за собой заспанную обладательницу.
– Утречка, – заприметив проснувшуюся хозяйку, радостно шепчет мятный Плащ. Ему тоже пришлось несладко минувшей ночью – вечно кто-то хрипел, храпел и бегал с плошками горячего «Ролтона», норовя задеть болтавшиеся рукава.
– И вам не хворать, – отзывается висящий рядом желтый пуховик, приняв приветствие на свой счет.
Плащ не отвечает, только недовольно сопит – Вера его не услышала. Опять. Ей, помятой и злой спозаранку, совершенно никакого дела нет до разговаривающих одежек. Ее единственная цель – умыться, причесаться и как можно скорее десантироваться с дьявольского беспокойного судна, на котором, к слову, вот-вот грянет бунт.
Бодрствующих пассажиров утягивает в коридор одного за другим, словно планктон в водоворот мощного течения, и на пути к заветной уборной образуется нехилый затор. Девушка вяло плетется в конец очереди, бурча недовольное: «Ну, ей богу, как за колбасой в голодный год стоим, товарищи!». На колкое замечание не обращают внимания, и Вере ничего не остается, кроме как набраться терпения и смириться со своей участью.
С каждой секундой этот день не нравится ей всё больше.
Преодолев испытание, но так и не получив никакой колбасы, девушка прорывается сквозь толкучку, оказываясь на желанной свободе, пахнущей несвежим постельным бельем, такими же носками и лапшой быстрого приготовления.
Подруги, уже собранные, но по-прежнему потрепанные и унылые, ожидают скорого прибытия на своих местах.
Всеобщие шебуршения понемногу утихают, вторя стуку колес. Поезд плавно тормозит и пыхтит, уставший, после долгой дороги.
Всеобщие шебуршения начинаются вновь.
– Ты точно ничего не забыла? – напоследок уточняет Надя, подруга Веры, внимательно поглядывая на рассеянную и явно не до конца пробудившуюся шатенку.
– Точно, – раздраженно бурчит та и, водрузив на спину рюкзак, направляется к выходу, не замечая, как где-то позади кто-то жалобно и истошно вопит: «Нет-нет-нет… постой… подожди… Вер-а-а-а…».
Белые кроссовки приземляются на перрон, двери вагона закрываются, и в этот момент в мире становится на одну потеряшку больше.
Москва встречает бодрящим дыханием сентября, неизменным вокзальным гомоном и жизнью, бурлящей и пузырящейся вокруг. Ее шарики булькают, лопаются и топят гостей в брызгах звуков, толпящихся пестрых курток и ароматов дешевого фастфуда, вперемешку со сладкими пончиками.
Снова очередь «за колбасой», измученное лицо дяди-милиционера в своей усталости солидарного с оравой зевающих школьников, морозный воздух улицы, большой нарядный автобус и удобное кресло, принимающее бренные шестнадцатилетние кости в свои объятья. Наконец-то можно расслабиться.
Приветствие экскурсовода, организационная чепуха и… парочка вредных кошек, скребущихся в Вериной душе. Словно что-то не так, словно чего-то не хватает, словно что-то…
– Забыла! – неожиданно раздается на весь автобус, приводя в чувство всех дремлющих и не очень, – Плащ забыла, плащ… – Вера тараторит до ужаса быстро, задыхается от подступившего волнения и ударяет себя по лбу.
Приехали.
– Выходим. Быстро! – командует нерастерявшаяся классная руководительница, вскакивая со своего сиденья.
– Мы мигом, мы успеем, не уезжайте без нас, – кричит напоследок девушка и скрывается в сумраке утра.
***
– Забыла! Меня, меня, представляешь, за-бы-ла. Бросила на произвол судьбы! – вот уже минут пять не унимается Плащ, театрально заламывая рукава. – Я же погибну, я умру. Один одинешенек, в незнакомом городе. Ох, батюшки, ох, батюшки-и-и…
– Ну, полно-те вопить-то, – встревает откуда ни возьмись хриплый голос.
– Ой! Ты кто еще такой?! – громче взвизгивает мятный страдалец, озираясь по сторонам глазами-кнопками.
– Ты и поэт вдобавок, – задумчиво тянет незнакомец, не желая, по-видимому, так просто себя выдавать. – Я твой братец по несчастью. Меня тоже забыли. Одна марфушенька-душенька. Между прочим, подруга твоей клавы.
– Веры.
– Неважно, – равнодушно бормочет нечто и, кажется, даже позевывает.
– Я Авоська с провизией, – наконец поясняет собеседник, торжественно и гордо. – Во мне кушанья носили еще при великом государе. Но ради чего? Чтобы меня вот так легкомысленно и глупо оставила в этом вонючем вагоне какая-то Любочка малолетняя?! Пусть теперь голодает, поделом ей! Никакого уважения к старшим. Обошлась со мной, как с последним полиэтиленовым пакетом! Фу, дрянь, – Господин-Авоська сердито заканчивает свою тираду, едва не выплевывая связку бананов.
На мгновенье воцаряется тишина. Плащ молчит, очевидно, опасаясь своего деловитого знакомого.
– Тебе хорошо, тебя в бюро находок сдадут, дай бог, - внезапно продолжает авоська, прерывая напряженное безмолвие. – А меня… выкинут с позором в ближайшую привокзальную мусорку, да и поминай, как звали, – из-под нижней полки доносится хриплый вздох. – А может, оно и к лучшему. Часики свое оттикали, как говорится. Пора на покой, – как-бы смиренно произносит господин, а после визжит, пуще потерпевшего, – но не Казанском же вокзале, чтоб тебя!
Плащ негодующего старикашку не слушает и не слышит. У него своя драма, и он тонет в ней с воротником, рукавами даже не пытаясь ухватиться за ускользающую надежду.
В вагоне раздаются шаги. Они наступают, становятся громче, вырывая бедолагу из тяжких раздумий. По подкладке пробегает дрожь – Плащу кажется, будто в звуках этих шагов кроется нечто важное, способное решить его судьбу. Что-то непременно должно случится, он чувствует и ждет с нетерпением и тревогой.
Господин-авоська, до этого бурчавший себе под нос какие-то страшные проклятья, тоже замолкает – прислушивается. Растоптанные ботинки проводника возникают перед ним, заставляя скривиться и поморщиться, и в то же время сжаться от близости чего-то неотвратимого.
– Вот ты где! – восклицает мужчина, обращаясь к Плащу, умирающему от страха. – Попался! Пойдем дорогой, мы тебя мигом доставим, куда следует.
Грубые руки снимают пропажу с крючка. Привыкший к мягким девичьим ладошкам, Плащ съеживается и пытается вырваться из крепкой хватки. Рукав невесомо ударяет противника по плечу, но оборона оказывается слишком хилой для упитанного бугая. На большее сил не хватает.
– Ну-ну, смотрите у меня, – грозит им вслед Авоська. - Вот преставлюсь прямо тут, мало не покажется. Сто лет не выветрите! – заявляет он громко в пустоту.
Возглас остается неуслышанным.
***
Леденящий ветер пронзает лицо, забирается под толстовку и обжигает разгоряченную кожу. Спринтерский забег по нескончаемой платформе на редкость бодрит, прогоняя на время усталость.
Пулей подлетев к месту прибытия поезда, бегуньи тормозят, точно к земле прикованные. Вместо поезда на перроне их встречает зловещая пустота.
– Но… – ошарашенно шепчет девушка, пока учительница, даром времени не теряя, пристает к ближайшему вагоновожатому.
– Как на запасный путь? Хорошо, спасибо, – доносится до Веры расстроенный женский голос.
Становится ясно: дело – дрянь.
– Поезд уже ушел, – безрадостно сообщает учительница, возвращаясь к остолбеневшей шатенке.
– Во всех смыслах, – горько усмехается та.
– Мужчина посоветовал подать заявку о пропаже, но намекнул, что скорого ответа ждать не стоит.
На сей раз Вера никак не комментирует сказанное. Только разворачивается на пятках и твердой походкой, в которой каждый шаг обдает асфальт недовольством и разочарованием, направляется обратно в здание вокзала.
– Пойдемте, а то и автобус без нас отчалит, – обернувшись на ходу, шатенка обращается к преподавательнице, а затем, немного притормозив, задирает голову к небу:
– Съездила в Москву, называется! – возносится ввысь отчаянный крик.
***
– А я ее переспросила и не раз, все ли она взяла. Так и знала, что что-нибудь, да забудет, – ворчит Надя на ухо Любочке. Та, в свою очередь, не до конца понимая суть происходящего, нелепо хлопает длинными ресницами.
Тем временем автобус, превратившийся в гнездо шумных грачей, неистово галдит: «Что случилось? Что стряслось? Мы приехали? Когда завтрак?»
– Тихо! – обрывает анархию Людмила Анатольевна и, дождавшись гробового молчания, поясняет, – Вера оставила в поезде плащ, и они с Ниной Петровной отправились на его поиски. Сейчас вернуться, – последняя фраза заканчивается на полпути, потому как хаос, порожденный интересными новостями, воскрешается с новой силой.
– Делов-то! Подумаешь, плащ, – заявляют одни.
– Жалко вещицу, – сочувствуют вторые.
– Да когда мы наконец тронемся? Есть охота, – горлопанят третьи, и автобус тонет в неистовой дискуссии, точно трибуна на жарких дебатах.
– А давайте все сложимся и в ГУМе купим Вере новый, – неожиданное предложение выстреливает из толпы, мгновенно привлекая внимание и вызывая волну всеобщего одобрения.
– Да! Подарим ей «Прада», а лучше «Дольче Габанна», – взволнованно верещат девчонки, заинтригованные гениальной идеей и перспективой посещения дорогих столичных бутиков.
– Кто-то сказал Дольче Габанна? – раздается голос главной фанатки Верки Сердючки, и присутствующие синхронно закатывают глаза, предчувствуя скорые пытки. В этот момент в автобус заползает черная, как смоль, грозовая туча, испускающая молнии ярости, и все облегченно вздыхают. Концерт отменяется.
– Не переживайте, я все уладила! – опережая события, заявляет Людмила Анатольевна возвратившимся бегунам. – Позвонила в службу поддержки, составила фоторобот исчезнувшего, подала заявку. Обещали найти и доставить в камеру хранения.
На Веру радостные, казалось бы, известия не производят ровным счетом никакого впечатления – ее внутренний пессимист уже давно смирился с пропажей, и теперь придался самокопаниям и беспросветной депрессии.
Настроение испорчено капитально. Ободряющие фразы подруг проходят мимо ушей. На ясном сентябрьском небе внезапно сгущаются мрачные облака, поглощая солнце надежды. Сама Надежда, тем временем, продолжает махать руками и сыпать нравоучениями, в ответ на которые Вера бросает: «Старый друг лучше новых двух», и снова замолкает, отворачиваясь к окну. Усталость берет свое, и девушка прикрывает глаза, опуская голову на плечо рядом сидящей Любочки.
Приключения только начинаются.
***
Камера хранения Казанского вокзала встречает нового жильца сыростью и подвальным холодом. Вокруг ни души. Только смотритель сидит на своем посту, равнодушно играя в тетрис.
Проводник здоровается с мужчиной, не получая ответа, берет со стойки ключ от свободной ячейки и помещает туда мятного мятого беднягу. Дверца захлопывается, в замочной скважине слышится скрежет, оповещающий о том, что выхода больше нет.
Несчастному Плащу ничего не остается, кроме как забиться в уголок и заплакать навзрыд.
– Чего нюни распустил? – хрипит из соседней камеры знакомый голос.
– Опять ты!? – узнав Господина-Авоську, вскрикивает Плащ.
– Как слышишь, судьба сжалилась и надо мной, – задумчиво тянет старикашка. – Правда, провиант стрескали, негодяи, но меня схоронили.
– И очень зря. Изыди, оставь меня, я в печали! – умоляет страдалец и замирает без чувств.
***
За окнами мелькают хороводы позолоченных деревьев, скопления глухих деревушек и просторы бескрайних желтоватых полей, согретых сентябрьским солнцем. Автобус мчится по трассе вглубь матушки-России, в ее потайные, заповедные места. Дорога и беседа с вечно неунывающей Любочкой порядком успокаивают Веру. На ее бледном лице порой мерцает улыбка, правда, с нотками грусти, от которой вскоре, впрочем, не остается и следа.
Переславль-Залесский встречает дорогих гостей простым, но милым убранством старины. Среди ветхих домиков виднеются купола церквей, зеленеющие в свете падающих с небес лучей. Здесь все дышит историей, точно также, и юные туристы вдыхают ее вместе со свежим осенним воздухом. Здесь чистота повсюду: в нетронутых со времен Александра Невского храмах, в голубеющей глади Плещеева озера, искрящегося, точно топаз, в улыбках случайных прохожих, живущих посреди этой нетронутой красоты.
Глядишь вокруг, и душа обретает гармонию. Такую необходимую для пережившей маленькую трагедию Веры. В ее изумрудных глазах больше нет сожаления. Тихий, спокойный, затерянный в чаще золотых лесов городок, впитывает грусть девушки, подобно тому, как сотни лет назад впитывал разливы истории. Тревожные мысли отступают, рассеиваются вместе с утренним туманом.
Мятный плащ становится окончательно забытым.
«Так не хочется покидать это славное место!», - думает Вера, наблюдая за исчезающими в окне крышами домиков и шапками церквей.
Но надо двигаться дальше. Перелистнув страницы истории, отправляться навстречу новым открытиям. Автобус трогается, закручивая карусель событий. Города сменяют друг друга, словно князья в эпоху смуты, и каждый из них стремится захватить сердца путешественников.
Ярославль завораживает огненным блеском куполов, щеголяет своим роскошным сапфировым поясом – Волгой. Ее шумные воды радостно трепещут, разбиваются о берега, как будто желая поближе подкрасться к любопытным школьникам. Но те, смеясь, убегают прочь, чтобы к вечеру оказаться у стен древнего ростовского Кремля, залитого багрянцем заката. Идешь неспешно по коридорам и чувствуешь себя героем известного советского фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Того и гляди, выскочат из-за угла дружинники или великий князь собственной персоны выйдет на прогулку по яблоневому саду. Дух захватывает, а из лексикона остается только восторженное: «Ух, красота-то какая! Лепота!»
Очередной насыщенный день подходит к концу. Рюкзаки полны сувениров, а путешественники – впечатлений. Уставшая, но счастливая, Вера приземляется на мягкое сиденье и блаженно прикрывает глаза.
Большая часть маршрута миновала. Впереди ожидает Москва.
Чем ближе к сверкающему огнями мегаполису, тем мрачнее воспоминания. Но разве способно такое незначительное происшествие, как потеря жалкого Плаща, нарушить очарование и величие златоглавой столицы?
– Быть может, стоит дать тебе второй шанс, красотка? – игриво спрашивает Вера, покидая здание гостиницы следующим утром и с улыбкой врываясь в новый день. Ей отчего-то кажется, что он непременно станет особенным.
***
Стук каблуков по кафелю будит задремавшего на своем посту смотрителя. Тот вздрагивает, что-то кряхтит себе под нос и, сладко зевнув, устремляет на посетительницу недовольный взгляд.
– Чего желаете, уважаемая? – небрежно обращается он к молодой студентке, потревожившей его сон.
– К вам в камеру хранения случайно не доставляли мятный плащ?
***
Мужчина на гранитном коне сурово смотрит на стайку галдящих школьников. Вере он не нравится – слишком грозный и пасмурный для погожего воскресного утра. Девушка, скучая в ожидании начала экскурсии, принимается разглядывать случайных прохожих, как вдруг глаза невольно выхватывают из толпы женскую фигуру в черной одежде и с чем-то бледно-зеленым в руках. Сердце начинает предательски колотиться в груди, предчувствуя долгожданную встречу, и не ошибается.